«Орки» с Востока. Как Запад формирует образ Востока. Германский сценарий - Дирк Ошманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соль истории, однако, в другом: критики вроде Грайнера и Борера, которые считали своим долгом обличать и проклинать морализаторскую, эстетически немощную литературу ГДР и ФРГ, вероятно, были как громом поражены сверхморализацией многих современных текстов, не важно, журналистских, литературных или научных. Проверка на благонамеренность снова в повестке дня. Главное – соответствовать принятой морали, пусть даже завтра она естественным образом сменится другой. Далеко же мы зашли[209]!
Последствия тех клеветнических кампаний вновь и вновь всплывают тут и там. Несколько лет назад на конференции, посвященной Жану Полю, мой коллега выступил с докладом о восприятии этого классика в ГДР. По окончании доклада, как и следовало ожидать, не было задано ни одного вопроса по теме, поскольку до нее никому не было дела. Зато кто-то поинтересовался связями Фрица Рудольфа Фриса с Штази, что вообще не имело никакого отношения к докладу. Однажды я и сам на защите ВКР (Выпускной квалификационной работы) по литературе ГДР в изумлении обнаружил, что другие эксперты в аттестационной комиссии, хоть и читали работу, не знали ни одного из текстов, о которых шла речь. Литература ГДР, скопом проклятая в начале девяностых, уже никого не интересует. Ее не знают и не читают только потому, что она родом с того Востока, а значит, ничего не стоит. Как будто книги – назову лишь несколько авторов – Франца Фюмана, Юрека Беккера, Кристы Вольф, Гюнтера де Бройна, Бригитты Райман, Ирмтрауд Моргнер, Хайнера Мюллера, Фолькера Брауна, Кристофа Хейна, Йоганнеса Бобровского или Инге Мюллер не принадлежат немецкой послевоенной литературе, как будто они не могут быть причислены к общенемецкой литературе периода 1945–1989 годов, как будто они не поднимались до актуального понимания conditio humana[210]. Тот, кто утверждает, что они не более чем «государственное искусство», определенно знает повестку дня, но не имеет ни малейшего представления ни о государстве, ни об искусстве.
Такого рода безумные изъятия продолжаются и по сей день, даже среди авторов, которых никак не причислишь к литературе ГДР, – в большинстве своем они начали публиковаться только после 1989 года, то есть на Западе. Но и их преднамеренно обособляют как «восточных писателей»; разве что Дурс Грюнбайн избежал такой участи лишь благодаря широкому международному признанию. Да, они отмечены множеством премий, потому что их тексты превосходны, но никто из них никогда не станет «немецким писателем» только потому, что они родом с «Востока» и на них навсегда наложено это клеймо. Ирина Либманн метко заметила, что быть писателем с Востока – это как «лонг-ковид» – болезнь, от которой не избавиться. Для издательств маркировка «с Востока» на определенных текстах – всего лишь холодный расчет на продвижение продаж. К примеру, когда на обложке романа Гюнтера де Бройна Der neunzigste Geburtstag («Девяностый день рождения»), опубликованного в 2018 году, читаешь: «Голос с Востока» – в голове звучит: «Глас вопиющего в пустыне». Но оставим маркетинговый ход. Прежде всего это способ обесценивания и утилизации, радикальная форма культурно-политической геттоизации.
Несомненно, литературный спор начала девяностых о немецкой литературе вызвал далекоидущие катастрофические последствия. Неудивительно, что и в своей рутинной академической работе я с ними сталкиваюсь. Несколько лет назад моя коллега, претендовавшая на вакансию профессора современной литературы, довольно опрометчиво предложила прочитать лекцию по роману Лутца Зайлера «Крузо», вышедшему в 2014 году[211]. Первый вопрос, заданный ученым советом, был: «Нам что теперь, ГДР заниматься?» Напомню, «Крузо» вышел в 2014. А вот другой коллега, наоборот, не упустил возможность в своей лекции проверить, достаточно ли демократичны взгляды Дурса Грюнбайна, Инго Шульце и Уве Телькампа. Естественно, это сразу возвращает нас к восточно-западному литературному спору начала девяностых годов, когда авторов с Востока укоряли за их убеждения: под влиянием «эстетики благонамеренности» (Gesinnungsästhetik) они создали благонамеренную литературу (Gesinnungsliteratur). Кажется, мы попали в петлю времени или пошли по кругу и вернулись в исходную точку проверки на благонамеренность, с другими героями и с другими символами, но структурно схожими и все с тем же водоразделом Запад – Восток. Там – сытое, морально безупречное в плане цензуры дитя изобилия, здесь – выкормыш Востока, не доросший до понимания демократии. Дурс Грюнбайн в этой системе получил пятерку с плюсом – за благонамеренность и правильное применение правил риторики. Инго Шульце заслужил три с плюсом – за последний роман, «достойный всяческой похвалы». А вот Уве Телькамп ожидаемо провалился из-за критических высказываний о беженцах: кол!
Конечно, к трем авторам-сверстникам, рожденным в шестидесятые годы в печально знаменитом Дрездене, стоит особенно тщательно присмотреться. Но зачем устраивать подобные игрища в СМИ в отношении молодых писателей, таких как Доменико Мюллензифен и Хендрик Больц, 1987 и 1988 годов рождения, которые вообще не помнят ГДР? Почему их относят к «восточным авторам», а не просто к «молодым авторам» или «немецким авторам»? Ничего не было бы зазорного, если бы наряду с восточными существовали еще и западные, северные, южные авторы или авторы центра Германии. Но их ведь нет! Причина стигматизации кроется не в темах их книг, вроде детства на Востоке, а исключительно в их происхождении, в рождении, пусть и позже, но как бы в ГДР. Так что «Восток», и точка. То, что отнюдь не темы определяют отношение к авторам, подкрепляют факты. Например, действие книг Юдит Герман и Юли Це тоже часто происходит на Востоке, тем не менее никому не приходит в голову
